– Больше не кровоточит, – объявила Лилли, – но надо, наверное, сменить наклейки из пластыря.

Она промыла рану антисептическими салфетками, потом пришлось пройти через тот же скрупулезный ритуал что и накануне: нарезать пластырь маникюрными ножницами на полоски и заклеить ими рану крест-накрест. Лилли старалась действовать со всем возможным безразличием, но из-за этого ее движения стали неуклюжими. Несколько раз она чувствовала, как он вздрагивает, и извинялась за причиненную ему боль.

Они нагрели кастрюлю на огне камина и съели суп, сидя по-турецки на матраце. Оказалось, что одной банки им мало, и они подогрели вторую.

Посреди второй порции Тирни спросил:

– Лилли, с тобой все в порядке?

Она удивленно подняла голову.

– А почему ты спрашиваешь?

– Ты какая-то ужасно тихая.

– Я просто устала, – солгала она и вернулась к супу.

Они растянули ужин насколько возможно, но, когда все было съедено, у них все равно остался долгий вечер впереди, а делать было решительно нечего. Несколько минут прошли в молчании, нарушаемом лишь потрескиванием поленьев в камине. Наконец он заговорил:

– Если хочешь спать, говори, не стесняйся.

– Я не хочу спать.

– Ты же говоришь, что устала.

– Я устала, но спать не хочу.

– Вот и у меня то же самое. Устал, как собака, а спать не хочу.

– Мы долго спали днем…

– Гм.

Опять наступило молчание. На этот раз его нарушила Лилли:

– Почему тебя растили бабушка с дедушкой?

– Мама и отец погибли в автомобильной аварии. Водитель грузовика превысил скорость, не заметил предупреждающего знака „Ремонт дороги“, не смог вовремя затормозить и буквально переехал их. Сплющил их.

Пришлось часами вырезать части тел из того, что от нее осталось.

Его спокойно-деловитый тон не обманул Лилли. Ему не удалось скрыть свои эмоции.

– Когда это случилось, подробности от меня, конечно, скрыли, – продолжал Тирни. – Но много лет спустя, когда я уже стал настолько взрослым, чтобы задавать такие вопросы, дедушка позволил мне прочесть, что писали газеты об этой аварии. Они с бабушкой потеряли дочь. Я остался сиротой. А неосторожный водитель грузовика вышел из передряги без единой царапины.

– Сколько тебе было лет?

– Когда это случилось? Восемь. Мама с отцом уехали на долгие выходные – отметить десятую годовщину своей свадьбы, а меня оставили у бабушки с дедушкой. – Тирни взял кочергу и помешал огонь. – После похорон, когда я понял, что это не дурной сон, что они и вправду умерли, я не захотел возвращаться в наш дом. Бабушка с дедушкой взяли меня домой, чтобы упаковать мои вещи, но я устроил истерику во дворе и наотрез отказался даже зайти в дом. Я просто не мог снова увидеть эти комнаты, зная, что мамы с папой там нет и никогда не будет.

– Ты их очень любил, – тихо сказала Лилли. Тирни смущенно пожал плечами.

– Я был ребенком. Все, что они для меня делали, принимал как должное, но… Да, я любил их. Бабушку с дедушкой я тоже любил. Им, конечно, пришлось со мной нелегко, но они никогда не давали мне почувствовать, что я для них обуза. Честно говоря, я никогда не сомневался, что они меня любят.

– Ты так и не вернулся в свой дом?

– Нет.

Лилли положила подбородок на поднятые колени и задумчиво взглянула на его профиль.

– Ты и теперь никогда не бываешь дома. У тебя такая работа, что ты вечно в разъездах.

Он криво усмехнулся.

– Держу пари, для промывателей мозгов этот факт стал бы просто праздником души.

– Это был подсознательный выбор карьеры? Или сознательный?

– Моя жена думала, что сознательный.

– Жена?

– В прошедшем времени. Мы были женаты аж целых тринадцать месяцев.

– Когда это было?

– Давно. Я только-только получил право голосовать, ну и вступать в брак, конечно, тоже. Мне не следовало этого делать. Я не был готов остепениться и уж тем более не хотел ни перед кем отчитываться. Больше всего ей не нравилась во мне жажда к перемене мест, но это была не единственная претензия. Далеко не единственная. И все ее упреки были справедливы, – признал Тирни с горькой усмешкой.

Потеря родителей все еще сказывалась на нем, хотя он давно стал взрослым человеком. Эта утрата влияла на его решения, она разрушила его брак. Какие еще травмы, какие эмоциональные и психологические раны нанесла эта трагедия восьмилетнему Бену? Может быть, она изуродовала его душу? Он больше не закатывал истерик, но подавленный в душе гнев мог найти другую отдушину.

Неужели он – Синий?

Ленточка, наручники, непоследовательные и уклончивые ответы – от всего этого нельзя было просто отмахнуться. Если бы по радио передали, что его разыскивает полиция Клири, можно было предположить, что один из ее звонков к Датчу достиг цели. Но ФБР? Он чего-то недоговаривал. С какой стати им интересуется ФБР? Нет, он чего-то недоговаривал.

И все же, глядя на него, Лилли в тысячный раз спрашивала вала себя: разве он может быть похитителем и убийцей женщин? Нет, она почувствовала бы, по глазам распознала бы психопата. Да, в нем чувствовалась напряженность. Часто в его глазах вспыхивало раздражение или даже гнев.

Но в них не горел огонечек фанатизма, не тлело безумие серийного убийцы.

Самым убедительным аргументом в его пользу было то, что он не причинил ей вреда. Наоборот, в этот день он пискнул своей жизнью, чтобы спасти жизнь ей. Это его голос – сорванный, хриплый от волнения и страха – вернул ее из небытия. А потом он часами, не обращая внимания на собственные неудобства, держал ее на руках, пока она спала, он прикасался к ней с такой нежностью и…

Ее мысли кристаллизовались вокруг внезапного озарения. Ласки, казавшиеся ей частью чудесного сна, вовсе не были сном. Словно подключившись к ее мыслям, Тирни повернул голову и устремил на нее пристальный взгляд своих синих глаз.

– Я думаю, нам пора в постель.

Глава 24

Дочь Бетси Кэлхаун мало что могла предложить агентам Бегли и Уайзу, помимо горячего чая и домашнего овсяного печенья с изюмом. Она объяснила, что ее муж уехал из города делать оптовые закупки для их магазина канцелярских принадлежностей на Главной улице. Она заплакала, рассказывая, как в последний раз видела свою мать.

– Я заехала к ней домой, хотела проверить, как она побивает. Было три часа дня, а она все еще была в ночной рубашке.

Как и предполагал Бегли, после смерти мужа у Бетси Кэлхаун началась клиническая депрессия, вызванная утратой.

– Она перестала выходить из дома, – рассказывала ее дочь рассеянно поглаживая рыжую кошку, променявшую подоконник на ее колени сразу же после их прихода. – Уговаривала ее принять участие в жизни церковной общины, в добровольческой благотворительной работе, убеждала заняться хоть чем-нибудь. Но, оставшись без папы она потеряла всякий интерес к чему бы то ни было.

– Если не ошибаюсь, – напомнил Филин, – ее машина была обнаружена на автомобильной стоянке банка?

– Для меня это загадка. Она месяцами не бывала в банке. С тех пор как умер папа, обо всех ее денежных делах заботилась я. Не могу объяснить, почему ее машину нашли именно там. Могу лишь предположить, что она последовала моему совету чаще выходить из дому. – Она промокнула глаза вышитым платочком. – Когда машину нашли с этой ужасной синей лентой, привязанной к рулю, я сразу поняла, что случилось нечто ужасное.

– Она могла назначить встречу с кем-то на этой стоянке?

– Это с кем же?

– Вот потому-то мы и спрашиваем, – пояснил Бегли с несвойственным ему терпением. – Надеемся узнать, кто бы это мог быть.

– Да я себе мозги сломала, можете мне поверить. Ничего не приходит в голову. Мама ни с кем не общалась. Она была довольно замкнутым человеком.

И в самом деле, как уже установили агенты, круг друзей Бетси Кэлхаун ограничивался дамами из воскресной школы.

– Со всем подобающим уважением к ней и к памяти вашего отца, – осторожно спросил Филин, – можно ли предположить, что у вашей матери была связь с джентльменом, которую она скрывала?